Вчера с подругой защёд разговор о том, чем салют отличается от фейерверка. Мы оба думали, что в русском языке это означает одно и то же, хотя, естественно, знали, что "фейерверк" происходит от немецкого Feuerwerk (Feuer - огонь и Werk - дело, работа), а "салют" от французского "salut" - "привет".
Как оказалось, считали мы неправильно, потому что фейерверк - это действительно декоративные огни разнообразных цветов и форм, получаемые при сжигании пиротехнических составов. А вот салют - ТОЛЬКО торжественная стрельба холостыми зарядами из артиллерийских орудий или стрелкового оружия, отдание почестей флагами. Салют — это традиция военных парадов, своего рода приветствие государственных и военных деятелей.
суббота, 1 октября 2011 г.
вторник, 27 сентября 2011 г.
Ошибка в Lain serial experiments
Во второй серии аниме "Lain serial experiments" ("Несколько экспериментов Лэйн") обнаружил то ли ошибку, то ли намеренную неточность. Когда главная героиня проверяет почту, на экране её компьютера появляется надпись - "Serching" (Поиск), при этом правильно она должна писаться как "Searching".
Других подобных ошибок я в этом аниме пока еще не замечал... Скорее всего, просто неточность, но будем смотреть дальше, вдруг появятся еще какие-то факты :)
понедельник, 19 сентября 2011 г.
Что означает Десятидюймовый герой
Есть простенький, но неплохой, особенно для людей школьного возраста, американский фильм - называется "Ten Inch Hero". Про то что в каждом есть что-то прекрасное, про скрытую красоту внутри, про то, что никогда не стоит отчаиваться и т.д. Наши друзья-переводчики умудрились перевести его как "Десятидюймовый герой".
Причем в фильме десятидюймовым называется только сэндвич, по причине чего два часа экранного времени я сидел и предавался размышлениям, что же в сэндвиче-то такого героического? Может, тоже, что-то внутри, в его мягкой, сочной душе?? Ничего так и не поняв, полез в интернет и через пять минут выяснил то, что было лень выяснять переводчикам.
В Америке, преимущественно в Нью-Йорке, словом "hero" называют сэндвичи, также известные как "подводные лодки" - большие сэндвичи из итальянского или французского хлеба, с начинкой из сыра, овощей, мяса и т.п.
Таким образом, название фильма правильно было бы перевести как "Десятидюймовый сэндвич". Не стоит вводить в заблуждение почтеннейшую публику :)
Причем в фильме десятидюймовым называется только сэндвич, по причине чего два часа экранного времени я сидел и предавался размышлениям, что же в сэндвиче-то такого героического? Может, тоже, что-то внутри, в его мягкой, сочной душе?? Ничего так и не поняв, полез в интернет и через пять минут выяснил то, что было лень выяснять переводчикам.
В Америке, преимущественно в Нью-Йорке, словом "hero" называют сэндвичи, также известные как "подводные лодки" - большие сэндвичи из итальянского или французского хлеба, с начинкой из сыра, овощей, мяса и т.п.
Таким образом, название фильма правильно было бы перевести как "Десятидюймовый сэндвич". Не стоит вводить в заблуждение почтеннейшую публику :)
вторник, 30 августа 2011 г.
Тургенев не встречал снежного человека
Иногда в различной около-мистической и под-научной литературе можно встретить историю о том, как знаменитый русский писатель Иван Сергеевич Тургенев встретил снежного человека. При этом цитируется фрагмент из рассказа Ги де Мопассана "Страх", в котором Мопассан вспоминает историю, рассказанную когда-то Тургеневым в доме Флобера.
Вот этот отрывок, который обычно приводят любители паранормального. Я с ним повстречался в журнале "Костёр" уж не помню какого года.
"Будучи еще молодым, он (Тургенев) как-то охотился в русском лесу. Он бродил весь день и к вечеру вышел на берег тихой речки.
Она струилась под сенью деревьев, вся заросшая травой, глубокая, холодная, чистая.
Охотника охватило непреодолимое желание окунуться в эту прозрачную воду. Раздевшись, он бросился в нее.
Он был высокого роста, силен, крепок и хорошо плавал.
Он спокойно отдался на волю течения, которое тихо его уносило. Травы и корни задевали тело, и легкое прикосновение стеблей было приятно.
Вдруг чья-то рука дотронулась до его плеча.
Он быстро обернулся и увидел страшное существо, которое разглядывало его с жадным любопытством.
Оно было похоже не то на женщину, не то на обезьяну. У него было широкое морщинистое гримасничающее и смеющееся лицо. Что-то неописуемое — два каких-то мешка, очевидно, груди, болтались спереди; длинные спутанные волосы, порыжевшие от солнца, обрамляли лицо и развевались за спиной.
Тургенев почувствовал дикий страх, леденящий страх перед сверхъестественным.
Не раздумывая, не пытаясь понять, осмыслить, что это такое, он изо всех сил поплыл к берегу. Но чудовище плыло еще быстрее и с радостным визгом касалось его шеи, спины и ног. Наконец молодой человек, обезумевший от страха, добрался до берега и со всех ног пустился бежать по лесу, бросив одежду и ружье.
Страшное существо последовало за ним; оно бежало так же быстро и по-прежнему взвизгивало.
Обессиленный беглец — ноги у него подкашивались от ужаса — уже готов был свалиться, когда прибежал вооруженный кнутом мальчик, пасший стадо коз. Он стал хлестать отвратительного человекоподобного зверя, который пустился наутек, крича от боли. Вскоре это существо, похожее на самку гориллы, исчезло в зарослях".
Охотника охватило непреодолимое желание окунуться в эту прозрачную воду. Раздевшись, он бросился в нее.
Он был высокого роста, силен, крепок и хорошо плавал.
Он спокойно отдался на волю течения, которое тихо его уносило. Травы и корни задевали тело, и легкое прикосновение стеблей было приятно.
Вдруг чья-то рука дотронулась до его плеча.
Он быстро обернулся и увидел страшное существо, которое разглядывало его с жадным любопытством.
Оно было похоже не то на женщину, не то на обезьяну. У него было широкое морщинистое гримасничающее и смеющееся лицо. Что-то неописуемое — два каких-то мешка, очевидно, груди, болтались спереди; длинные спутанные волосы, порыжевшие от солнца, обрамляли лицо и развевались за спиной.
Тургенев почувствовал дикий страх, леденящий страх перед сверхъестественным.
Не раздумывая, не пытаясь понять, осмыслить, что это такое, он изо всех сил поплыл к берегу. Но чудовище плыло еще быстрее и с радостным визгом касалось его шеи, спины и ног. Наконец молодой человек, обезумевший от страха, добрался до берега и со всех ног пустился бежать по лесу, бросив одежду и ружье.
Страшное существо последовало за ним; оно бежало так же быстро и по-прежнему взвизгивало.
Обессиленный беглец — ноги у него подкашивались от ужаса — уже готов был свалиться, когда прибежал вооруженный кнутом мальчик, пасший стадо коз. Он стал хлестать отвратительного человекоподобного зверя, который пустился наутек, крича от боли. Вскоре это существо, похожее на самку гориллы, исчезло в зарослях".
Выглядит действительно крайне любопытно и похоже на встречу с существом, которое сейчас принято называть "йети" или "снежный человек", однако, как ни печально это признать, у истории есть и окончание, которое предпочитают не указывать. Для заинтересовавшихся привожу рассказ полностью, он совсем не большой.
Ги де Мопассан
СТРАХ
Поезд мчался в темноте на всех парах.
В купе никого не было, кроме меня в старого господина, который сидел напротив и смотрел в окно. В этом вагоне поезда Париж — Лион — Марсель, прибывшем, вероятно, из Марселя, остро пахло карболкой.
Ночь стояла безлунная, душная, жаркая. Звезд не было видно, и мчащийся поезд обдавал нас горячим, влажным, тяжелым дыханием.
Уже три часа, как мы выехали из Парижа. Теперь мы проезжали по центральной части страны, ничего не видя кругом.
Вдруг перед нашими глазами мелькнули, точно фантастическое видение, два человека, стоявшие в лесу у большого костра.
Они вынырнули из темноты лишь на миг. Это были, как нам показалось, двое бродяг; костер бросал красноватый отблеск на их лохмотья. Они повернулись к нам бородатыми лицами. Вокруг, словно декорации в драме, высились деревья. Зелень была яркая и сочная, отчетливо выделялись стволы, освещенные пламенем; листва вся сквозила, пронизанная и как бы омытая светом.
Затем все снова погрузилось во мрак.
Поистине это была странная картина. Что делали в лесу эти бродяги? Зачем они развели костер в такую жаркую ночь?
Мой сосед поглядел на часы и сказал:
— Ровно полночь, сударь! Мы видели странное зрелище.
Я согласился, и мы разговорились, стараясь угадать, кто же были эти люди: преступники, уничтожавшие следы злодеяния, или знахари, готовившие волшебное зелье? Не зажигают же такой костер в лесу летом в полночь, чтобы сварить похлебку. Что же она делали?
Мой сосед оказался общительным. Это был старик, род занятий которого я никак не мог определить. Без сомнения, большой оригинал, человек очень образованный, но как будто со странностями.
Впрочем, разве скажешь, кто мудр, а кто безумен в этой жизни, где рассудок часто следовало бы назвать глупостью, а безумие — гениальностью?
Он заговорил:
— Я доволен, что увидел это. В течение нескольких минут я испытывал давно исчезнувшее ощущение.
Какой жуткой была, должно быть, земля в те времена, когда она хранила столько тайн!
По мере того как с неведомого срывают покровы, воображение людей истощается. Не находите ли вы, сударь, что ночь опустела и мрак стал довольно скучным с тех пор, как исчезли призраки?
Говорят: нет больше ничего фантастического, забыты суеверия, все необъяснимое стало объяснимым. Сверхъестественное иссыхает, как озеро, из которого отводят каналом воду; наука день за днем отодвигает границы чудесного.
Но я, милостивый государь, принадлежу к старому поколению, которому нравится верить. Я принадлежу к наивному старому поколению, к тому поколению, которое привыкло не понимать, не знать, не доискиваться причин; оно примирилось с тем, что его окружают тайны, и отвергает простые, ясные истины.
Да, сударь, наша фантазия оскудела с тех пор, как перестали верить в невидимое, теперь мир кажется нам покинутым, пустым и голым. Исчезли верования, делавшие его поэтичным.
Когда я выхожу ночью, мне так и хочется вздрогнуть от страха, от того жуткого страха, который заставляет старух, проходящих мимо кладбищенской ограды, креститься, а суеверных людей — убегать от причудливых болотных туманов и капризных блуждающих огней! Как мне хотелось бы верить во что-нибудь таинственное, устрашающее, что как будто проносится во мраке...
Каким угрюмым, пугающим должен был казаться вечерний сумрак в те времена, когда его населяли выдуманные, неведомые существа, блуждающие, злобные, способные принять любой образ! Страх перед ними леденил сердце, их тайная власть выходила за пределы нашего разума, избежать их было невозможно.
Вместе со сверхъестественным с лица земли исчез и настоящий страх, ибо по-настоящему боишься лишь того, чего не понимаешь. Видимая опасность может взволновать, встревожить, испугать. Но что это по сравнению с той дрожью ужаса, которая охватывает вас при мысли о встрече с блуждающим призраком, об объятиях мертвеца, о появлении одного из чудовищ, порожденных напуганной фантазией людей? Мрак кажется мне уже не таким темным с тех пор, как он стал пуст.
Вот вам доказательство: если бы мы сейчас очутились одни в этом лесу, то нас больше тревожила бы мысль об этих странных людях, только что виденных нами у костра, чем страх перед какой-нибудь реальной опасностью.
Он повторил:
— По-настоящему боишься только того, чего не понимаешь.
И вдруг я вспомнил историю, которую как-то в воскресенье у Гюстава Флобера рассказал нам Тургенев.
Не знаю, записана ли она им или нет.
Никто лучше великого русского писателя не умел пробудить в душе трепет перед неведомым, показать в причудливом таинственном рассказе целый мир пугающих, непонятных образов.
Он умел внушить нам безотчетный страх перед незримым, боязнь неизвестного, которое притаилось за стеной, за дверью, за видимой жизнью. Он озарял наше сознание внезапными проблесками света, отчего страх только возрастал.
Порою, слушая его, мы постигали смысл странных совпадений, неожиданных стечений обстоятельств, на вид случайных, но на самом деле руководимых какой-то скрытой, тайной волей. Общение с ним помогало найти незаметную нить, таинственным образом ведущую нас сквозь жизнь, как сквозь смутный сон, смысл которого все время ускользает от нас.
Он не вторгался смело в область сверхъестественного, как Эдгар По или Гофман, в его простых рассказах жуткое и непонятное сплетались в одно.
В тот день он тоже сказал: «Боишься по-настоящему лишь того, чего не понимаешь».
Он сидел или скорее лежал в глубоком кресле; руки его свисали, ноги были вытянуты; седые волосы и борода, струившаяся серебристым потоком, придавали ему вид бога-отца или овидиевского речного божества.
Он говорил медленно, несколько лениво, — что сообщало его речи особую прелесть, — чуть-чуть запинаясь, как будто с трудом подбирая слова, но это только подчеркивало точность и красочность его выражений. Светлые, широко раскрытые глаза отражали, словно глаза ребенка, все движения его мысли.
Вот что он нам рассказал.
Будучи еще молодым, он как-то охотился в русском лесу. Он бродил весь день и к вечеру вышел на берег тихой речки.
Она струилась под сенью деревьев, вся заросшая травой, глубокая, холодная, чистая.
Охотника охватило непреодолимое желание окунуться в эту прозрачную воду. Раздевшись, он бросился в нее.
Он был высокого роста, силен, крепок и хорошо плавал.
Он спокойно отдался на волю течения, которое тихо его уносило. Травы и корни задевали тело, и легкое прикосновение стеблей было приятно.
Вдруг чья-то рука дотронулась до его плеча.
Он быстро обернулся и увидел страшное существо, которое разглядывало его с жадным любопытством.
Оно было похоже не то на женщину, не то на обезьяну. У него было широкое морщинистое гримасничающее и смеющееся лицо. Что-то неописуемое — два каких-то мешка, очевидно, груди, болтались спереди; длинные спутанные волосы, порыжевшие от солнца, обрамляли лицо и развевались за спиной.
Тургенев почувствовал дикий страх, леденящий страх перед сверхъестественным.
Не раздумывая, не пытаясь понять, осмыслить, что это такое, он изо всех сил поплыл к берегу. Но чудовище плыло еще быстрее и с радостным визгом касалось его шеи, спины и ног. Наконец молодой человек, обезумевший от страха, добрался до берега и со всех ног пустился бежать по лесу, бросив одежду и ружье.
Страшное существо последовало за ним; оно бежало так же быстро и по-прежнему взвизгивало.
Обессиленный беглец — ноги у него подкашивались от ужаса — уже готов был свалиться, когда прибежал вооруженный кнутом мальчик, пасший стадо коз. Он стал хлестать отвратительного человекоподобного зверя, который пустился наутек, крича от боли. Вскоре это существо, похожее на самку гориллы, исчезло в зарослях.
Оказалось, что это была сумасшедшая, жившая в лесу уже свыше тридцати лет; ее кормили пастухи. Половину своей жизни она проводила, плавая в речке.
И великий русский писатель добавил:
— Никогда в жизни я так не пугался, потому что не мог понять, что это было за чудовище.
Мой спутник, которому я рассказал это приключение, согласился:
— Да, боишься только того, чего не понимаешь. Дикую судорогу души, называемую ужасом, испытываешь лишь тогда, когда к испугу примешивается суеверный страх, свойственный людям минувших столетий. Я ощутил этот ужас во всей его полноте, и притом из-за такого пустяка, из-за такой чепухи, что мне стыдно об этом и рассказывать.
Я путешествовал по Бретани, пешком, один. Я уже обошел Финистер, пустынные обнаженные ланды, где растет лишь терновник вокруг огромных камней, священных и часто посещаемых. Накануне я побывал на угрюмом мысе Раз, оконечности Старого света, о которую непрерывно разбиваются волны Атлантики и Ламанша, и мой ум был полон прочитанными или услышанными легендами и сказаниями об этой стране преданий и суеверий.
Я шел ночью из Пенмарша в Пон-л'Аббе. Знаете ли вы Пенмарш? Это плоский, отлогий берег, такой низкий, что кажется ниже уровня моря. Море видно отовсюду, седое, грозное; оно усеяно рифами, покрытыми пеной, как пасти разъяренных зверей.
Я поужинал в рыбацкой харчевне и шел теперь прямой дорогой, пролегавшей по ландам. Было очень темно.
Время от времени попадались высокие друидические камни, похожие на призраки, следившие за мною, и мало-помалу в мое сердце закрадывался смутный страх. Чего я боялся? Я не знал и сам. Бывают вечера, когда кажется, что тебя обступают духи, когда душа беспричинно трепещет, а сердце бьется сильнее от непонятного страха перед чем-то необъяснимым, об исчезновении которого из нашей жизни я сожалею.
Путь казался мне долгим, нескончаемо долгим. Дорога была пустынна.
Ни звука, только плеск волн за спиной. Иногда этот монотонный грозный шум казался близким, таким близким, как если бы волны, увенчанные пенистыми гребнями, преследовали меня по пятам, катясь по равнине; и я испытывал желание помчаться со всех ног, спасаясь от них.
Ветер дул порывами, свистя в терновых кустах. И хоть я шел очень быстро, мне было холодно, противный холодок страха пробегал по рукам и ногам.
О, как хотелось кого-нибудь встретить!
Стало так темно, что я с трудом различал дорогу.
Вдруг послышался далеко впереди стук колес. Я решил: «Ага, повозка!» Затем все смолкло.
Через минуту тот же звук раздался ясно и теперь уже ближе.
Правда, огней не было видно, но я подумал: «Они ездят без фонарей, и это не удивительно в таком захолустье».
Шум то затихал, то возобновлялся. Он был слишком слаб для телеги; к тому же я не слышал звука копыт; это меня удивило, так как ночь была очень тихая.
Я старался угадать: что бы это могло быть?
Звуки приближались быстро, очень быстро. Но слышался только стук колес: ни шагов, ни звяканья подков — ничего. Что же это такое?
Теперь шум был совсем близко. В порыве инстинктивного страха я бросился в канаву и увидел, как мимо прокатилась... тележка. Она двигалась сама собой... никто ее не толкал. Да, тележка... совершенно одна...
Сердце у меня забилось так сильно, что я опустился на траву и долго слушал стук колес, удалявшихся по направлению к морю. Я не решался ни подняться, ни идти, ни даже шевельнуться. Если бы она вернулась и стала преследовать меня, я бы умер от страха!
Я не скоро пришел в себя, очень не скоро. И в течение остального пути меня томил такой страх, что от малейшего шороха дыхание у меня прерывалось.
Ну, не глупо ли? А как я испугался! Позднее, думая об этом, я понял, что тележку, без сомнения, толкал босой ребенок, а я искал человеческую голову на обычной высоте.
Вы понимаете, когда в душу уже закрался страх перед сверхъестественным... так страшно увидеть тележку, которая катится сама собой... какая жуть!
Он помолчал, затем продолжал:
— Знаете ли, сударь, мы присутствуем при любопытном и ужасном зрелище — вторжении холеры.
Слышите запах карболки, которым пропитаны вагоны? Это значит, что холера близка.
Побывать бы сейчас в Тулоне! Ясно чувствуется, что она там. И вовсе не от страха перед болезнью обезумели люди. Холера — нечто иное, это Невидимка, это бич древних времен, что-то вроде злого духа, возвращение которого и удивляет и ужасает нас, ибо он явился из глубины минувших столетий.
Мне смешны доктора с их микробами. Не эти козявки так пугают людей, что они готовы прыгать из окон, я Холера — непонятная, ужасная гостья, пришедшая с Востока.
Поезжайте в Тулон: там на улицах пляшут.
Зачем плясать в дни смерти? На равнине вокруг города зажигают фейерверк, все горит огнями; в местах общественных гуляний оркестры играют веселые мотивы.
Зачем все эти безумства?
Потому что Она здесь, и люди бравируют своим отношением — не к микробам, а к ней, к Холере, хотят казаться бесстрашными, как перед лицом врага, скрывающегося, подстерегающего. Вот почему танцуют, смеются, кричат, зажигают огни, играют вальсы — все из-за этого несущего смерть злого духа, чье незримое грозное присутствие ощутимо повсюду. Холера подобна одному из тех гениев зла, которых заклинали в древности языческие жрецы.
В купе никого не было, кроме меня в старого господина, который сидел напротив и смотрел в окно. В этом вагоне поезда Париж — Лион — Марсель, прибывшем, вероятно, из Марселя, остро пахло карболкой.
Ночь стояла безлунная, душная, жаркая. Звезд не было видно, и мчащийся поезд обдавал нас горячим, влажным, тяжелым дыханием.
Уже три часа, как мы выехали из Парижа. Теперь мы проезжали по центральной части страны, ничего не видя кругом.
Вдруг перед нашими глазами мелькнули, точно фантастическое видение, два человека, стоявшие в лесу у большого костра.
Они вынырнули из темноты лишь на миг. Это были, как нам показалось, двое бродяг; костер бросал красноватый отблеск на их лохмотья. Они повернулись к нам бородатыми лицами. Вокруг, словно декорации в драме, высились деревья. Зелень была яркая и сочная, отчетливо выделялись стволы, освещенные пламенем; листва вся сквозила, пронизанная и как бы омытая светом.
Затем все снова погрузилось во мрак.
Поистине это была странная картина. Что делали в лесу эти бродяги? Зачем они развели костер в такую жаркую ночь?
Мой сосед поглядел на часы и сказал:
— Ровно полночь, сударь! Мы видели странное зрелище.
Я согласился, и мы разговорились, стараясь угадать, кто же были эти люди: преступники, уничтожавшие следы злодеяния, или знахари, готовившие волшебное зелье? Не зажигают же такой костер в лесу летом в полночь, чтобы сварить похлебку. Что же она делали?
Мой сосед оказался общительным. Это был старик, род занятий которого я никак не мог определить. Без сомнения, большой оригинал, человек очень образованный, но как будто со странностями.
Впрочем, разве скажешь, кто мудр, а кто безумен в этой жизни, где рассудок часто следовало бы назвать глупостью, а безумие — гениальностью?
Он заговорил:
— Я доволен, что увидел это. В течение нескольких минут я испытывал давно исчезнувшее ощущение.
Какой жуткой была, должно быть, земля в те времена, когда она хранила столько тайн!
По мере того как с неведомого срывают покровы, воображение людей истощается. Не находите ли вы, сударь, что ночь опустела и мрак стал довольно скучным с тех пор, как исчезли призраки?
Говорят: нет больше ничего фантастического, забыты суеверия, все необъяснимое стало объяснимым. Сверхъестественное иссыхает, как озеро, из которого отводят каналом воду; наука день за днем отодвигает границы чудесного.
Но я, милостивый государь, принадлежу к старому поколению, которому нравится верить. Я принадлежу к наивному старому поколению, к тому поколению, которое привыкло не понимать, не знать, не доискиваться причин; оно примирилось с тем, что его окружают тайны, и отвергает простые, ясные истины.
Да, сударь, наша фантазия оскудела с тех пор, как перестали верить в невидимое, теперь мир кажется нам покинутым, пустым и голым. Исчезли верования, делавшие его поэтичным.
Когда я выхожу ночью, мне так и хочется вздрогнуть от страха, от того жуткого страха, который заставляет старух, проходящих мимо кладбищенской ограды, креститься, а суеверных людей — убегать от причудливых болотных туманов и капризных блуждающих огней! Как мне хотелось бы верить во что-нибудь таинственное, устрашающее, что как будто проносится во мраке...
Каким угрюмым, пугающим должен был казаться вечерний сумрак в те времена, когда его населяли выдуманные, неведомые существа, блуждающие, злобные, способные принять любой образ! Страх перед ними леденил сердце, их тайная власть выходила за пределы нашего разума, избежать их было невозможно.
Вместе со сверхъестественным с лица земли исчез и настоящий страх, ибо по-настоящему боишься лишь того, чего не понимаешь. Видимая опасность может взволновать, встревожить, испугать. Но что это по сравнению с той дрожью ужаса, которая охватывает вас при мысли о встрече с блуждающим призраком, об объятиях мертвеца, о появлении одного из чудовищ, порожденных напуганной фантазией людей? Мрак кажется мне уже не таким темным с тех пор, как он стал пуст.
Вот вам доказательство: если бы мы сейчас очутились одни в этом лесу, то нас больше тревожила бы мысль об этих странных людях, только что виденных нами у костра, чем страх перед какой-нибудь реальной опасностью.
Он повторил:
— По-настоящему боишься только того, чего не понимаешь.
И вдруг я вспомнил историю, которую как-то в воскресенье у Гюстава Флобера рассказал нам Тургенев.
Не знаю, записана ли она им или нет.
Никто лучше великого русского писателя не умел пробудить в душе трепет перед неведомым, показать в причудливом таинственном рассказе целый мир пугающих, непонятных образов.
Он умел внушить нам безотчетный страх перед незримым, боязнь неизвестного, которое притаилось за стеной, за дверью, за видимой жизнью. Он озарял наше сознание внезапными проблесками света, отчего страх только возрастал.
Порою, слушая его, мы постигали смысл странных совпадений, неожиданных стечений обстоятельств, на вид случайных, но на самом деле руководимых какой-то скрытой, тайной волей. Общение с ним помогало найти незаметную нить, таинственным образом ведущую нас сквозь жизнь, как сквозь смутный сон, смысл которого все время ускользает от нас.
Он не вторгался смело в область сверхъестественного, как Эдгар По или Гофман, в его простых рассказах жуткое и непонятное сплетались в одно.
В тот день он тоже сказал: «Боишься по-настоящему лишь того, чего не понимаешь».
Он сидел или скорее лежал в глубоком кресле; руки его свисали, ноги были вытянуты; седые волосы и борода, струившаяся серебристым потоком, придавали ему вид бога-отца или овидиевского речного божества.
Он говорил медленно, несколько лениво, — что сообщало его речи особую прелесть, — чуть-чуть запинаясь, как будто с трудом подбирая слова, но это только подчеркивало точность и красочность его выражений. Светлые, широко раскрытые глаза отражали, словно глаза ребенка, все движения его мысли.
Вот что он нам рассказал.
Будучи еще молодым, он как-то охотился в русском лесу. Он бродил весь день и к вечеру вышел на берег тихой речки.
Она струилась под сенью деревьев, вся заросшая травой, глубокая, холодная, чистая.
Охотника охватило непреодолимое желание окунуться в эту прозрачную воду. Раздевшись, он бросился в нее.
Он был высокого роста, силен, крепок и хорошо плавал.
Он спокойно отдался на волю течения, которое тихо его уносило. Травы и корни задевали тело, и легкое прикосновение стеблей было приятно.
Вдруг чья-то рука дотронулась до его плеча.
Он быстро обернулся и увидел страшное существо, которое разглядывало его с жадным любопытством.
Оно было похоже не то на женщину, не то на обезьяну. У него было широкое морщинистое гримасничающее и смеющееся лицо. Что-то неописуемое — два каких-то мешка, очевидно, груди, болтались спереди; длинные спутанные волосы, порыжевшие от солнца, обрамляли лицо и развевались за спиной.
Тургенев почувствовал дикий страх, леденящий страх перед сверхъестественным.
Не раздумывая, не пытаясь понять, осмыслить, что это такое, он изо всех сил поплыл к берегу. Но чудовище плыло еще быстрее и с радостным визгом касалось его шеи, спины и ног. Наконец молодой человек, обезумевший от страха, добрался до берега и со всех ног пустился бежать по лесу, бросив одежду и ружье.
Страшное существо последовало за ним; оно бежало так же быстро и по-прежнему взвизгивало.
Обессиленный беглец — ноги у него подкашивались от ужаса — уже готов был свалиться, когда прибежал вооруженный кнутом мальчик, пасший стадо коз. Он стал хлестать отвратительного человекоподобного зверя, который пустился наутек, крича от боли. Вскоре это существо, похожее на самку гориллы, исчезло в зарослях.
Оказалось, что это была сумасшедшая, жившая в лесу уже свыше тридцати лет; ее кормили пастухи. Половину своей жизни она проводила, плавая в речке.
И великий русский писатель добавил:
— Никогда в жизни я так не пугался, потому что не мог понять, что это было за чудовище.
Мой спутник, которому я рассказал это приключение, согласился:
— Да, боишься только того, чего не понимаешь. Дикую судорогу души, называемую ужасом, испытываешь лишь тогда, когда к испугу примешивается суеверный страх, свойственный людям минувших столетий. Я ощутил этот ужас во всей его полноте, и притом из-за такого пустяка, из-за такой чепухи, что мне стыдно об этом и рассказывать.
Я путешествовал по Бретани, пешком, один. Я уже обошел Финистер, пустынные обнаженные ланды, где растет лишь терновник вокруг огромных камней, священных и часто посещаемых. Накануне я побывал на угрюмом мысе Раз, оконечности Старого света, о которую непрерывно разбиваются волны Атлантики и Ламанша, и мой ум был полон прочитанными или услышанными легендами и сказаниями об этой стране преданий и суеверий.
Я шел ночью из Пенмарша в Пон-л'Аббе. Знаете ли вы Пенмарш? Это плоский, отлогий берег, такой низкий, что кажется ниже уровня моря. Море видно отовсюду, седое, грозное; оно усеяно рифами, покрытыми пеной, как пасти разъяренных зверей.
Я поужинал в рыбацкой харчевне и шел теперь прямой дорогой, пролегавшей по ландам. Было очень темно.
Время от времени попадались высокие друидические камни, похожие на призраки, следившие за мною, и мало-помалу в мое сердце закрадывался смутный страх. Чего я боялся? Я не знал и сам. Бывают вечера, когда кажется, что тебя обступают духи, когда душа беспричинно трепещет, а сердце бьется сильнее от непонятного страха перед чем-то необъяснимым, об исчезновении которого из нашей жизни я сожалею.
Путь казался мне долгим, нескончаемо долгим. Дорога была пустынна.
Ни звука, только плеск волн за спиной. Иногда этот монотонный грозный шум казался близким, таким близким, как если бы волны, увенчанные пенистыми гребнями, преследовали меня по пятам, катясь по равнине; и я испытывал желание помчаться со всех ног, спасаясь от них.
Ветер дул порывами, свистя в терновых кустах. И хоть я шел очень быстро, мне было холодно, противный холодок страха пробегал по рукам и ногам.
О, как хотелось кого-нибудь встретить!
Стало так темно, что я с трудом различал дорогу.
Вдруг послышался далеко впереди стук колес. Я решил: «Ага, повозка!» Затем все смолкло.
Через минуту тот же звук раздался ясно и теперь уже ближе.
Правда, огней не было видно, но я подумал: «Они ездят без фонарей, и это не удивительно в таком захолустье».
Шум то затихал, то возобновлялся. Он был слишком слаб для телеги; к тому же я не слышал звука копыт; это меня удивило, так как ночь была очень тихая.
Я старался угадать: что бы это могло быть?
Звуки приближались быстро, очень быстро. Но слышался только стук колес: ни шагов, ни звяканья подков — ничего. Что же это такое?
Теперь шум был совсем близко. В порыве инстинктивного страха я бросился в канаву и увидел, как мимо прокатилась... тележка. Она двигалась сама собой... никто ее не толкал. Да, тележка... совершенно одна...
Сердце у меня забилось так сильно, что я опустился на траву и долго слушал стук колес, удалявшихся по направлению к морю. Я не решался ни подняться, ни идти, ни даже шевельнуться. Если бы она вернулась и стала преследовать меня, я бы умер от страха!
Я не скоро пришел в себя, очень не скоро. И в течение остального пути меня томил такой страх, что от малейшего шороха дыхание у меня прерывалось.
Ну, не глупо ли? А как я испугался! Позднее, думая об этом, я понял, что тележку, без сомнения, толкал босой ребенок, а я искал человеческую голову на обычной высоте.
Вы понимаете, когда в душу уже закрался страх перед сверхъестественным... так страшно увидеть тележку, которая катится сама собой... какая жуть!
Он помолчал, затем продолжал:
— Знаете ли, сударь, мы присутствуем при любопытном и ужасном зрелище — вторжении холеры.
Слышите запах карболки, которым пропитаны вагоны? Это значит, что холера близка.
Побывать бы сейчас в Тулоне! Ясно чувствуется, что она там. И вовсе не от страха перед болезнью обезумели люди. Холера — нечто иное, это Невидимка, это бич древних времен, что-то вроде злого духа, возвращение которого и удивляет и ужасает нас, ибо он явился из глубины минувших столетий.
Мне смешны доктора с их микробами. Не эти козявки так пугают людей, что они готовы прыгать из окон, я Холера — непонятная, ужасная гостья, пришедшая с Востока.
Поезжайте в Тулон: там на улицах пляшут.
Зачем плясать в дни смерти? На равнине вокруг города зажигают фейерверк, все горит огнями; в местах общественных гуляний оркестры играют веселые мотивы.
Зачем все эти безумства?
Потому что Она здесь, и люди бравируют своим отношением — не к микробам, а к ней, к Холере, хотят казаться бесстрашными, как перед лицом врага, скрывающегося, подстерегающего. Вот почему танцуют, смеются, кричат, зажигают огни, играют вальсы — все из-за этого несущего смерть злого духа, чье незримое грозное присутствие ощутимо повсюду. Холера подобна одному из тех гениев зла, которых заклинали в древности языческие жрецы.
понедельник, 29 августа 2011 г.
Маракотова бездна без цензуры
Сестрёнка решила перечитать мою старую книжку - собрание из нескольких повестей Артура Конан-Дойла, в том числе и последнее крупное его произведение - "Маракотову бездну", в котором рассказывается как несколько человек под руководством профессора Маракота осуществляют погружение на дно Атлантического океана, где находят затонувшую Атлантиду и её обитателей. Вообще на меня эта повесть большого впечатления не произвела, в отличие от находившегося на соседних страницах "Затерянного мира". Почти ничего не запомнилось, за исключением эпизода с гигантским морским раком, оборвавшим трос кабины и последних моментов, когда герои вынырнули на поверхность. Но тут решил перечитать заново и, ища текст в интернете, неожиданно обнаружил, что большая часть изданий "Маракотовой бездны", вышедших в СССР и России, не была полной.
 |
| Обложка моего издания |
Дело в том, что Конан-Дойл, увлекавшийся спиритизмом, ввёл во второй часть повести мистический сюжет, связанный с загадочным "Владыкой Тёмной Стороны", которого герои невольно вызывают своим появлением в пределах запретного храма.
К тому же, он весьма нелестно отозвался о революционных событиях в России. Однако вместо того, чтобы, например, просто убрать этот пассаж, вторую часть повести в русском переводе частично отцензурировали, частично сфальсифицировали, а в некоторые издания, например в моё, она вообще не вошла.
Вторая часть была опубликована Конан-Дойлом несколько позднее основного текста повести - в 1928 г. (первая - в 1927 г.). Она носит название "The Lord of the Dark Face" - "Владыка Тёмной Стороны" в переводе Александра Щербакова, который в 1990 г. донёс до российской публики оригинальный авторский текст. И хотя я, например, читал книгу 1992 г., вторая часть в ней отсутствовала. Также не найдете вы ее и на старейшем российском книжном ресурсе - lib.ru
Владыка Тёмной Стороны близок к персонажам фильмов Дэвида Линча - порождение зла - отчасти некий дух, отчасти человек, получающий наслаждение от причинения страданий и мучения людей. "Я в силах повелевать умами, - говорит он. - Я властвую над скопищем черни. Я всюду, где затевают злое дело. Я был с гуннами, когда они превратили в развалины пол Европы. Я был с сарацинами, когда они именем веры подняли на мечи всех непокорных. Я вышел из дому в Варфоломеевскую ночь. Я поощрял работорговлю. Это мой шепоток обернулся кострами для десятка тысяч сморщенных старух, которых дурачье именовало ведьмами. Это я в образе закопченного верзилы вел парижскую чернь по залитым кровью улицам. Славные были времена, но не сравнишь с недавними в России. Вот оттуда я сейчас и явился..."
При этом, как и в сериале Линча Твин Пикс, тёмному началу противостоит полярное светлое, способное преодолеть разрушительную силу зла и действующее в нужный момент через обыкновенных людей. За подробностями отсылаю непосредственно к книге.
Первый советский перевод, изданный в 1929 г. в журнале "Всемирный Следопыт". По ссылке скан с иллюстрациями.Интересен из любопытства, а также наглядно показывает, как не стеснялась цензура переписывать авторский текст на прямо противоположный. Честно говоря, не верил, что такое практиковалось, пока не увидел сам.
пятница, 26 августа 2011 г.
Почему "Большая Медведица" так называется
Когда из большого города, ослеплённого собственными огнями, выбираешься в дикие края, лишённые симптомов цивилизации, то первое что бросается мне в глаза в таких местах ночью – небо, полное звёзд. В небе над городом звёзд совсем не видно из-за задымлённого воздуха и иллюминации, поэтому, монотонно двигаясь по улицам в потоке людей и машин, или сидя в домашних коробках за доступными компьютерными удовольствиями, и не видя над собой тёмной бездны с сияющими в ней бесконечно далёкими огнями, забываешь о том, что ночь за ночью над головой проплывают те же самые созвездия, которые озаряли кромешную тьму над бескрайними лесами и водными просторами миллионы лет назад. Но когда, наконец, видишь чистое глубокое небо, наполненное мерцанием звёзд, происходит что-то важное – словами, наверное, сложно объяснить. Глядя в глубину космоса, на древние созвездия и светлую дорогу Млечного Пути, осознаёшь не только малость и хрупкость самого себя, всего земного шара со всеми его обитателями, но и чувствуешь свою причастность и единство ко всему, что происходит во Вселенной.
…
И, конечно, в первую очередь бросается в глаза гигантское сияющее созвездие Большой Медведицы из семи звёзд.
Вопрос, который давно не давал мне покоя – это почему созвездие получило столь странное название, ведь, на медведицу оно не похоже совершенно. Оформителям старинных звёздных атласов, чтобы как-то подогнать расположение звёзд к контурам зверя, порой приходилось рисовать её с длинным хвостом.
Известно, что этому созвездию поклонялись в древнейших цивилизациях – Междуречья и Египте. Обитатели этих земель чаще всего называли семь звёзд Плугом или Повозкой (Колесницей, Телегой, Возом). Конечно, на повозку или плуг созвездие похоже куда больше, чем на медведя.
Также египтяне называли эти звёзды Месхет, что можно перевести как «Бедро» или «Бедро быка», иногда говорили и просто – «Бык».
Известно, что греки, которые дали созвездию прижившееся название – Большая Медведица, научились астрономии у народов Междуречья, поэтому некоторые учёные предполагают, что корни названия «Большая Медведица» стоит искать в Вавилоне. Однако другие исследователи возражают, что в Вавилоне, Ассирии, Аккаде и Шумере созвездие именовалось «Большой Повозкой», поэтому «медведицу» греки у них заимствовать не могли.
Впервые название «Медведица» в письменных источниках употребляет Гомер в своей «Одиссее», хотя другой вариант – «повозка», он использует тоже. Вот этот фрагмент:
В пятый день Одиссея отправила нимфа в дорогу,
Платьем одевши его благовонным и вымывши в ванне.
Мех один ему с черным вином на плот положила,
Больших размеров другой - с водою, в мешке же из кожи -
Хлеба, а также в большом изобильи различных припасов.
Ветер попутный послала ему, не вредящий и мягкий.
С радостным духом он ветру свой парус подставил и поплыл.
Сидя на крепком плоту, искусной рукою все время
Правил рулем он, и сон на веки ему не спускался.
Зорко Плеяд наблюдал он и поздний заход Волопаса,
Также Медведицу - ту, что еще называют Повозкой.
Ходит по небу она, и украдкой следит Ориона,
И лишь одна непричастна к купанью в волнах Океана
(перевод В. Вересаева)
Здесь нужно сделать небольшое отступление и рассказать о греческом мифе, непосредственно связанном с Медведицей.
В свите богини-охотницы Артемиды была одна девушка, которую звали Каллисто, что означает «светлая». Поскольку сама богиня была воинственной девственницей, то и ее спутницы также давали обет хранить свою невинность. Однако, на свою беду, Каллисто приглянулась царю богов Зевсу, который принял облик Артемиды и, таким образом, легко и не вызвав подозрений, встретился с девой. Каллисто отпустила свою стражу, после чего Зевс воспользовался моментом и изнасиловал её.
От этой связи Каллисто забеременела. Когда живот своей спутницы увидела Артемида, она безжалостно изгнала её из свиты. Ревнивая жена Зевса – Гера, подумала, что пришло время отомстить. Она схватила её за волосы и ударила о землю, после чего девушка превратилась в медведицу. Так охотница стала жертвой.
Её сына унесли и отдали на воспитание, назвав Аркасом, что означает – «медведь», он также вырос охотником. Дальше всё развивалось согласно канонам лучших мелодрам – девушка-медведица встретила и узнала сына, не смогла сдержать своих чувств и бросилась к нему, однако рык и раздвинутые лапы, которыми она хотела обнять юношу, напугали его, и он вонзил в неё копьё. Зевс же вдруг решил вмешаться в судьбу своей жертвы и перенес её на небо, так появилось созвездие Большой Медведицы.
Гомер пишет, что Медведица «одна непричастна к купанью в волнах Океана». Он имеет в виду, что созвездие, в отличие от других, в своём движении по небосводу не уходит за горизонт, не скрывается в морских волнах. Греки придумали объяснение и этому факту. Они рассказывали, что Гера обратилась к своей кормилице Тефии, жене Океана, и та запретила Медведице пить и окунаться в его воды, чтобы последняя вечно страдала от жары и жажды. Однако в нашу эпоху, если вы будете в Греции, то увидите, что созвездие всё-таки уходит за горизонт. Дело в том, что изменения в положении земной оси, которые происходят в течение столетий, изменяют условия видимости созвездий. Если во времена греков Каллисто никогда не «ныряла» в море, то в наш век Медведица наконец смогла добраться до воды.
Однако всё же неясно, почему семь звёзд греки стали сравнивать именно с этим животным. На это есть интересное объяснение, согласно которому индоевропейцы называли созвездие riksha, что можно перевести как «яркие» или «звезда», или «яркие звёзды». Также riksha на санскрите означало и «медведь». Согласно этой теории, с течением времени, по отношению к созвездию одно значение забылось и было заменено в языке на другое, так что, глядя на семь звёзд и говоря, riksha, стали иметь ввиду не «яркие звёзды», а «медведя». Это значение слова и сохранилось в культуре греков, позднее пришедших в Европу. Они уже не помнили, почему называют созвездие «медведем», но от греков такое название пришло в Рим, а потом и в другие народы.
Добавлю, что у славян созвездие также называлось Возом или Колесницей, а ещё – Ковшом. По-моему, именно оно подходит ему больше всего. Северным Ковшом (или Северным Сосудом) называли семь звёзд и в Китае.
Чем пользовался, что почитать (ссылки рабочие)
The origin of Ursa Major Davis, George A., Jr., 1946 г.
Star Names — Their Lore and Meaning Richard Hinckley Allen, 1899 г.
The Fundamental Principles Of Old And New World Civilizations ZeliaNuttall, 1901 г.
четверг, 25 августа 2011 г.
среда, 24 августа 2011 г.
In Heaven Everything is Fine...
Дэвид Линч - мой любимый режиссёр.
В одном из его самых известных и самых непонятных, несмотря на кажущуюся простоту и лаконичность, произведений - "Голове-ластике" (Eraserhead) звучит эта песня, которую в трудный момент жизни главного героя исполняет Леди из Радиатора. Мрачный, жутковатый, но исполненный надежды и тепла момент.
In Heaven, everything is fine
In Heaven, everything is fine
In Heaven, everything is fine
You've got your good things, and I've got mine
In Heaven, everything is fine
In Heaven, everything is fine
In Heaven, everything is fine
You've got your good things, and you've got mine
In Heaven everything is fine
В одном из его самых известных и самых непонятных, несмотря на кажущуюся простоту и лаконичность, произведений - "Голове-ластике" (Eraserhead) звучит эта песня, которую в трудный момент жизни главного героя исполняет Леди из Радиатора. Мрачный, жутковатый, но исполненный надежды и тепла момент.
In Heaven, everything is fine
In Heaven, everything is fine
In Heaven, everything is fine
You've got your good things, and I've got mine
In Heaven, everything is fine
In Heaven, everything is fine
In Heaven, everything is fine
You've got your good things, and you've got mine
In Heaven everything is fine
вторник, 23 августа 2011 г.
понедельник, 22 августа 2011 г.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)